Дунайская волна
Главная : Литература : История Статьи : Библиотека
 

А.С. ПУШКИН НА УКРАИНЕ-РУСИ НИ РАЗУ НЕ ПОБЫВАЛ…

Некоторые молодые люди, получившие высшее образование на территории нынешней Украины, полагают, будто поэт Александр Сергеевич Пушкин посещал «Юг Украины», имея ввиду пребывание поэта в Одессе, Тучкове (Измаиле) и некоторых других городах да селеньях Северного Причерноморья и Нижнего Подунавья. Здесь следовало бы заметить, что названные городав XIX веке находились не на «Юге Украины», а на Юге России, в соответствии с административно-территориальным устройством того времени. Кое-кто несказанно удивится сему «вопиющему» историко-географическому «открытию» для себя, либо войдёт в полное замешательство от прочитанной «ереси» про то, что Украина, вместе с населяющими её украинцами, в современном их понимании, не существовали в природе.

В этой связи представляем статью Олега Борисовича Неменского, научного  сотрудника Отдела истории средних веков Института славяноведения РАН, опубликованную в журнале «Вопросы национализма, выпуск 5 (2011, №1). В ней подробно раскрывается тема возникновения украинцев как этнической общности и проекта «Ukraine». Наша редакция несколько сократила статью, упростила её изложение в отдельных местах, стараясь следовать основным выводам автора. Название самой статьи – чуть ниже.

А про Пушкина больше ни слова, увы. Путешествуя по степям Бессарабии и Новороссии, он слыхом не слыхивал об «Украйне-Руси», зарождавшейся лишь в фантазии отдельных культурных деятелей, публицистов, псевдоисториков и политиков. Потому-то нынешняя «украинская» молодёжь и не только,.. весьма крепко запутались в своём образе прошлого и настоящего.

ЧТОБЫ БЫТЬ РУСИ БЕЗ РУСИ. УКРАИНСТВО КАК НАЦИОНАЛЬНЫЙ ПРОЕКТ

Неменский О.Б.

Источник: www.perspektivy.info/print.php?ID=140071

Украинофильство

…Первые попытки отстоять историю Малой России как особую и значимую часть общерусской истории были сделаны ещё в XVIII в., во время, когда упразднялась Гетманщина. Стихотворное произведение «Разговор Великороссии с Малороссиею» Семёна Дивовича (1762) начиналось с демонстрации обидной неосведомлённости в малороссийской истории: «Кто ты такова родом, откудувзялася?» — вопрошала Великороссия. На это Малороссия отвечала рассказами о славной казачьей истории, и под конец Великороссия делала вывод: «Довольно, ныне твою правду принимаю / Мы будем в неразрывном впредь согласии жить / И обе в едном государстве верно служить. Эта неосведомлённость великороссов в западнорусских делах и несколько высокомерное к ним отношение было важнейшим побудительным мотивом для местного патриотизма.

Во второй половине XVIII — первой половине XIX в. появился целый ряд описаний «истории Малороссии», призванных познакомить широкого российского читателя с малоизвестными ему страницами южнорусской истории. Наиболее популярным сочинением стала книга неизвестного автора «История Русов, или Малой России».Имея более литературную и идеологическую, чем научную силу, «История Русов» оказала огромное влияние на всю русскую мысль о Малой России, став также и важнейшим источником украинофильского движения.Её целью было не провозглашение особого украинского народа, а утверждение Украины как значимой части русских земель. Автор утверждает русскость обеих частей Руси и говорит о «соединённой России» после «соединения Малороссии с Великороссией» в 1654 г. Кроме того «История Русов» представляла собой основу для особой идеологии малороссийского дворянства, возрождая в нём автономистские склонности. И главное — с неё началось романтическое увлечение казачьим прошлым, отразившееся в творчестве целого ряда писателей и учёных того времени.

Казачий автономизмбыл особой идеологией с довольно старыми корнями. Запорожские казаки, сложившиеся как общность к концу XVI в., имели русское самосознание и православную веру, но наследовали своеобразную сословную идеологию шляхетской Речи Посполитой. Не будучи признаваемы в таком статусе в самом этом государстве, они уже с начала XVII в. настаивали на том, что, будучи воинами, защитниками южных рубежей, они являются рыцарским сословием (шляхтой) и потому должны иметь те же права, что и шляхта польская. Их борьба за свои права и привилегии не принесла им прочного успеха, так как и по происхождению казачьи роды (за некоторыми исключениями) не могли быть восприняты польской шляхтой как ровня, и по религии своей они оставались чужеродным элементом.Однако в борьбе за свои права казаки усвоили основные положения шляхетских сословных представлений, став во многом идейными наследниками Речи Посполитой.

Идеология этого государства, имевшего шляхетско-республиканское устройство, основывалась на представлении о шляхте (благородном сословии) как об особом народе, даже по происхождению своему отличном от простого люда. В польском языке сложилось тогда понятие народа («naród») как обозначения шляхетства, что сильно отличало эту традицию от русской, в которой слово «народ» более применимо как раз наоборот — к населению страны за исключением её элиты. Так вот это польское понятие «народа» запорожское казачество сохранило в своей корпоративной идеологии, особенно когда из казачьей верхушки сформировался слой местного дворянства Российской империи. Ликвидация Гетманщины в 1764г. и упразднение особого казачьего полково-сотенного административного уклада в 1783 г. не сразу похоронило это понятие об украинских казаках как о шляхетском «народе», но вызвало довольно продолжительную реакцию и многочисленные попытки отстоять свои особые понятия о социальной организации и сословной исключительности, чему и служили различные писавшиеся тогда «Истории Малороссии». Закономерным проявлением всей этой деятельности стали манифесты о равенстве «народа Малой России» с «великороссами». При этом речь шла о «народах» не в том смысле этого слова, который привычен для русской культуры, а о корпорациях дворянского сословия.

Подлинная манифестация украинофильской идеологии произошла только в 1846 г., когда была впервые официально издана (в Москве) «История Русов», а в Киевском университете сложился кружок интеллектуалов (Кирилло-Мефодиевское братство), выдавший тогда несколько текстов, которые и стали классикой всего идейного течения. При этом тексты эти — «Статут» Братства, «Закон Божий (Книга бытия украинского народа)» Н. Костомарова, «Повесть об украинском народе» П. Кулиша — имели для будущего развития местной идеологии особенно большое значение, так как со вступлением в век националистических движений они моделировали что-то вроде особого украинского национализма. В статуте Братства «южно-руссы» и «северо-руссы с белоруссами» были разделены как два разных славянских «племени», при этом за первыми признавалась мессианская роль в деле создания федеративной республиканской Славянщины. Впервые говорилось о народе «украинцы» со своим «украинским языком» и даже «украинской кровью». На фоне этого всё время подчёркивалась общаярусскость этого народа с его северным собратом, а панславистские идеи не мешали гневным выпадам в сторону поляков. Тексты 1846 г. были одновременно и вершиной процесса сословной реакции на ликвидацию Гетманщины со стороны малороссийского дворянства, и началом нового этапа в развитии украинофильства. Надежды на воссоздание Гетманщины после завоевания Крыма и разделов Речи Посполитойоказались бесперспективны, да и потребности освоения степной Новороссии у местного дворянства были другие. Воспоминания о казачьем прошлом побуждали обращать внимание не только на дворянство, но и на простое население Левобережья, во многом также бывшее потомками казаков и сохранившее казачьи традиции в гораздо большей степени, чем дворянство.

В 1830–1840-х гг. в российской общественной жизни на первый план вышло понятие «народности». Русская традиция употребления слова «народ» как тождественного «простонародью» здесь сыграла важнейшую роль, хотя немалое значение имели и западные идеи.Народность первоначально понималась как «проявление в литературе национального духа» (П.А. Вяземский, 1819), однако источником и выразителем этого духа признавался исключительно «простой народ», крестьянство. Именно в такой трактовке термин «народность» употребляли славянофилы,..а городская культура, тем более культура аристократического слоя понималась как наносная, являющаяся скорее достоянием общеевропейской цивилизации, чем самого народа. Искать русскость требовалось в деревне, так как только она виделась её хранительницей. И из этого же делался вывод о необходимости приближать культуру верхов общества к культуре народной, «идти в народ» за подлинными ценностями.

Это умонастроение верхов русского общества не было чуждым и дворянству Малороссии. Влечение ко всему народному проявилось здесь в первой половине XIX в. Уже в текстах 1846 г. это понятие весьма заметно, и именно оно стало основой для отхода от узкосословной республиканской традиции местного патриотизма к возрождению старых казачьих устоев. По сути, это было переключением с польского понятия слова «народ» на собственно русское, актуальное для всей имперской культуры того времени.

Украинофильство было очень различно: от утверждений культурного своеобразия до почти сепаратистских лозунгов. Однако его идеологи никогда не отказывали Украине в русскости и в общности на этом основании с остальным русским народом. Это было именно краевое движение, направленное на сохранение и развитие местных особенностей в контексте общерусской жизни. Понятие об «украинском» употреблялось рядом с такими как «южнорусский народ», «малорусская народность» и т.п.

У историка Костомарова есть рассуждения о «мужицком» характере малорусской народности: «Судьба южнорусского племени устроилась так, что те, которые выдвигались из массы, обыкновенно теряли и народность; в старину они делались Поляками, теперь делаются Великороссиянами». …«Наша малорусская литература есть исключительно мужицкая, так как и народа малорусского, кроме мужиков, почти, можно сказать, не осталось».

Украинофильство было движением общерусским — особенно на фоне того, с чем оно боролось: с великорусской замкнутостью на истории и культуре только Восточной Руси, с нередко проявлявшимся нежеланием представителей московско-петербургской интеллигенции и чиновничества видеть русскую культуру во всём её многообразии, признавать Западную Русь частью русского исторического пространства.Против этого и была направлена основная деятельность украинофилов. Николай Костомаров пишет: «… современные нам малорусы не виноваты, что деды и отцы оставили им в наследие выработанную историею народность хотя и русскую, но отменную от великорусской».

«Двуединая Русь» была кредом и другого лидера украинофильского движения — Пантелеймона Кулиша, который особенно упирал на разграничение функций двух частей Руси — за Восточною оставлял политическое руководство, а за Западной — духовное. «Великий РуськийСвіт» — так обозначал Кулиш свою страну, объединению которой он посвятил трёхтомное сочинение «История воссоединения Руси» (СПб., 1874).

Общерусский патриотизм П. Кулиша особенно заметен в его описаниях русских отношений с поляками. «В ХVI ст… Львовское Братство было нашим набатом против папизма, смешавшего русский язык с польским до неразличимости посредством сочиненной иезуитами церковной унии… История разделившейся Руси томила меня... Это не русская церковь, — думал я, — не русские священнослужители: это костёл,..это Ляхи в православном облачении. Вот чего домогались вБрест-Литовском паписты от наших предков! Они хотели уподобить всю Малороссию Польше и навсегда оторвать нас от великого Русского Мира».

Впрочем, у украинофильства были некоторые своеобразные особенности, которые важно отметить для понимания довольно печальной судьбы всего этого движения. И в первую очередь стоит сказать о таком его «родимом пятне», как концентрация внимания преимущественно на казачьих корнях.

Запорожское казачество, хотя и было русским по самосознанию, всё же представляло собой довольно своеобразный культурный тип, обусловленный степным образом жизни и огромным влиянием на него культуры степных (тюркских) народов. Казачьи войны середины XVII в. были своего рода завоеванием казачеством старорусских земель (собственно, тогда из пограничных «украин» и родилась Украина как особый «казацкий» регион) и это оказало впоследствии большое влияние на их культурный облик. Так как украинофильство выросло из культурного движения, имеющего ностальгический характер относительно Гетманщины и её автономных прав, то и зацикленность на казачьем прошлом в ущерб всей остальной истории этих земель была ему свойственна изначально.

Этот с исторической точки зрения недостаток движения особенно прочувствовал и отразил в своём творчестве П. Кулиш. Именно это его свойство вызывало у Кулиша очень острое — и с течением жизни всё большее — неприятие, постепенно вылившееся в крайне негативную оценку всего казачьего прошлого и роли казаков в русской истории. Сознательную борьбу с романтизацией казачества он сделал важнейшей составляющей своей исторической концепции, о ней же он писал во многих своих статьях и письмах: «Повтікавши од Хмельничан у Харківщину, Вороніжчину і т.д. величали ми себе татарськоюназвою “козаки”, а свій край і в нових слободах і в давніх займищах звали польським словом Ukraina і плакались над сим словом, неначе в приказці Бог над раком. Тепер ми бачимо, що з давніх-давенбулирадними з Руссюмосковською... а недопалену і недорізануЛяхвупіймала за чуб правою рукою Москва, держучилівою за чуба ж таки козака. Навіть хохлом зве нас Москаль через те, що ми взяли на себе образ і подобієсвого наставника Ляха».

Кулиш пытался утвердить, что «не в козаччині наш ідеалнаціональний», а в «словесной автономии», в особенностях южнорусских наречий, указывая на них как на главное основание местного патриотизма. И, несомненно, Кулиш стал одним из отцов украинского литературного языка. Он немало сам на нём писал, он редактировал поэтические сочинения Тараса Шевченко, он разработал особую алфавитную систему для его записи («кулишовка», лежащая — с некоторыми изменениями — в основе современной украинской письменности). Кстати, дальнейшая судьба этой письменности не обрадовала самого автора. Вот как он ещё в 1867 г. в письме к известному русофильскому деятелю Галичины Якову Головацкому описывал своё к ней отношение: «Вам известно, что правописание, прозванное у вас в ГаличинеКулишивкою, изобретено мною в это время, когда все в России были заняты распространением грамотности в простом народе. С целью облегчить науку грамоты для людей, которым некогда долго учиться, я придумал упрощённое правописание. Но из него теперь делают политическое знамя. Полякам приятно, что не все русские пишут одинаково по-русски; они в последнее время особенно принялись хвалить мою выдумку: они основывают на ней свои вздорные планы, и потому готовы льстить даже такому своему противнику, как я… Видя это знамя в неприятельских руках, я первый на него ударю и отрекусь от своего правописания в имя русского единства…». Однако изобретённая им письменность всё же осталась самым значимым его вкладом в становление украинского национального проекта.

Победила и линия того же Т. Шевченко с её «козакоманством» и «плебейством», дополненными крайней неприязнью к «Московщине». И причины этого Кулиш, в общем-то, сам хорошо понимал: «Елементляхо-шляхетськийвкупі з елементом татаро-хлопацьким, народівкозаччину нам на погибель, і не погибли ми з нашоюстарорущиноюєдино через те, щобратня наша Русь, праведно звана Великою, спромоглась на тверду, законодавчу і виконавчу власть…Отверезились (ми)підїїпротекцією, навітьпідїї крутим деспотизмом, і позичили в неїпозиченої в німця науки».

Действительно, П. Кулишу удалось подчеркнуть одно крайне важное свойство украинофильства, которое сыграло с этим культурным движением злую шутку: имея основания в романтизации казачьего прошлого, оно было чуждо… большей части истории малорусских земель… Многие национальные движения в Европе рождались в эпоху романтизма, но мало какие были столь оторваны от конкретной реальности своих территорий и имели столь избирательные исторические основания.

В целом также можно сказать, что оппонирование этому свойству украинофильства изнутри самого движения Кулишу не удалось: он остался почти одинок в своих взглядах. И всё же хотелось бы подчеркнуть, что украинофильство выросло не из казачьей культуры и не из казачьего движения, а из попыток использовать память о казаках малороссийским дворянством, имевшим казаков в своих предках. Если же говорить о самом запорожском казачестве, то современные исследования только подтверждают его огромную роль в деле защиты Православия в Речи Посполитой… и в освобождении значительной части Западной Руси от польского гнёта. Оно же сыграло огромную роль в истории защиты южных рубежей русских земель, дав блистательные образцы русского героизма.

Приверженность Кулиша к «народной речи», к сельской мовеукраинных сёл, которую он с друзьями старался развить в новый литературный язык, имела основания в тех самых понятиях о «народности», о которых уже шла речь выше. Городская культура Украины виделась не вполне подлинной, ненациональной, а потому достойной отрицания. В основной части России, несмотря на очень широкую и долгую увлечённость этими свойствами идеологии «народности», тем не менее не смогли создать на сельской основе какой-то новой культурной традиции, претендующей на замещение старой городской культуры.Хотя теоретически попытаться создать на базе одного из многочисленных сельских диалектов альтернативную версию литературного языка можно было почти в любой точке Русской земли. На землях же бывшей Гетманщины это в общем-то удалось, -- в значительной мере потому, чтогородская культура— русскоязычная и основанная на многовековой местной традиции — была признана не национальной.

Русская культура, какой она сложилась к XIX в., была основана на западнорусской традиции, и роль Киева как культурного центра была для неё никак не меньшей, чем Москвы. Городская культура Киева или Чернигова мало чем отличалась от культуры городских центров Великороссии, а сам по себе факт малорусского участия в создании общерусской культуры не только признавался, но и подчёркивался украинофилами. Тем не менее эта культура «верхов» виделась оторванной и мало выражающей сельскую стихию Малороссии.

В первую половину XIX в. Европа вступила в эпоху национализма, то есть создания современных наций. Они создавались либо центральными правительствами путём административной централизации и культурной унификации своих стран, либо национально-освободительными движениями народов, не имевших своей государственности. «Весна народов» (1848) сделала идеологию национализма господствующей в европейской общественной мысли. Важно отметить, что если в большинстве случаев создание национальной формы жизни было результатом длительного исторического развития, то многие другие народы имели иной исторический опыт и к созданию наций были, по сути, принуждены обстоятельствами международной политики. Речь идёт о народах преимущественно сельских, не имевших своей городской культуры или же утерявших её вследствие иностранного господства. Эти «плебейские» народы, как тогда выражались, должны были либо раствориться в крупных нациях, либодобиться создания своих национальных форм государственности. Национализм сельских народов оказался той идеологией, которая была быстро усвоена украинофилами, став новым идейным основанием для всего движения.

Здесь кроется ещё одна сущностная характеристика украинофильства, выделяющая его из числа других краевых движений. Если «плебейские нации» Европы боролись за освобождение и за преобладание в городских центрах своей земли, не имея своей городской культуры и будучи представлены действительно почти только сельским населением, то у малорусов такая культура была — городские центры этой части Руси никогда не теряли местного культурного облика и продолжали свою многовековую культурную традицию. Однако русское понятие о народности с его постулированием подлинно народного характера только за деревней создало благоприятную почву для формирования особого национализма, противопоставлявшего сельское и городское население одного и того же народа.

Украинофильство воспринимало свой народ как «плебейский» и моделировало национальное движение по образцу сельских народов Центральной Европы. Оно утверждало необходимость формирования национальной жизни за счёт городской, как будто она была пришлой, чуждой, как культура завоевателя. При этом никаких теорий, которые рассматривали бы местную городскую культуру как культуру иного народа, не было: достаточно было общего признания городской культуры как ненародной. Такое состояние умов свойственно было почти всему русскому интеллектуальному обществу того времени, и так возник-- ранний украинский национализм, который ещё редко выдвигал действительно националистические идеи (о национальном суверенитете, о самостоятельной Украине).

Наиболее остро эта проблема «плебейского национализма» проявилась в творчестве Михаила Драгоманова — одного из основных идеологов позднего украинофильства, представлявшего уже довольно крайние его формы. Он признавал наличие «общей интеллигенции русской или российской, которая складывается из великорусов и малорусов», но утверждал украинцев как народ деревенский, и только за этой деревенской культурой оставлял право на дальнейшую жизнь в национальную эпоху.

Своими оппонентами М. Драгоманов видел представителей «старорусского направления», то есть приверженцев местной старой русской культуры. Примечательно, что он всё же признавал за культурой «общества всероссийского» общий для великорусов и малорусов, характер. Но культура общества для него — это не культура народа, не народность, задачи украинофильства виделись им не в освобождении от иноземной власти, а в создании своей современной культуры, основанной на деревенских традициях.

Это составляло, кстати, основу для его вовсе не враждебного взгляда на Москву и Великороссию. Драгоманов подчёркивал, что для отождествления украинцев с порабощёнными народами нет никаких оснований: «Який же резон ми маємокричати, що “зажерна Москва” вигнала нашумову з урядів, гімназій, університетів і т. і. закладів, в котрихнародноїукраїнськоїмовиніколи й не було…», «…посредствующим языком в Славянщине, действительно, имеет более всего шансов сделаться язык великорусский… Украинцы не могут иметь ничего против этого посредничества и всегда высказывали ему сочувствие и в России, и даже в Австрии». Ближе к концу жизни Драгоманов активно сопротивлялся «москвожерним і австрофільскім» идеям отрыва Украины от России. «я кажу одверто, що ніде не бачусили, грунту для політики державного відриву (сепаратизму) УкраїнивідРосії, а, окрiм того, бачубагатоiнтересiвспiльнихмiжукраїнцями i Росiєю, напр. справу колонiзацiїкраїнмiж Доном i Уралом».

Очень интересно «народническое» мышление Драгоманова проявило себя в его взглядах на общественное движение в Галиции.Помимо реакции на полонизацию, в основе москвофильства галичан виделся «аристократизм» и «национальное родство» — собственно то, что составляло основу для национальной консолидации у любого другого народа Европы, имевшего свою высокую культуру. Однако в этом не было «народности», то есть той самой «веры в силы мужицтва», которая виделась Драгоманову и всем украинофилам единственным достойным основанием для национального движения. При этом он вполне отдавал себе отчёт, что идея общности «украинской народности» Надднепрянщины и Галичины сама по себе весьма сомнительна, ведь «для галичан… придніпрянськаісторіямайжестільки ж чужа, як і приволзька, тоді як історіяпридніпрянська все-таки маєбагатоточок, спільних з приволзькою й приневською».

Не меньше негатива вызывало у Драгомановагалицкое краевое движение, пытавшееся создать местные национальные формы жизни на основе специфической для этого края русской городской традиции. Выступая против этой программы «авcтро-рутенизма», направленной, по его словам, против «общеруссизма и украинизма», он указывал, что местная городская языковая традиция есть «не народный язык, а язык Вашей публики и её литературы».

Львовская интеллигенция жила более в контексте польской культуры, и это русское понятие «народа» было для неё странным и непонятным, украинофильство в лице М. Драгоманова наталкивалось в Галичине на ту культурную границу, которую путём диалога преодолеть было вряд ли возможно.Такой же, кстати, проблемой была и другая граница — между православной традицией, для Левобережья Днепра и галичанским униатством. «Клерикалізмуніатський — цегаличанський сепаратизм не тількивідУкраїни, а йвідБуковини, це просто абсурд, тим паче, що в самійГаличиніуніямайжезовсім не маєщирихприхильників». При этом Драгоманов хорошо осознавал, что «церковнапроповідь защепила й випестиласереднашого народу ідеалцарсько-державний, котроготепер, безспірно, держитьсянайбільшачастина народу». Униатство отвергалось им ещё и на том основании, что оно затронуло главным образом русские городские слои, так и не сумев укорениться в деревне, даже среди формально униатских священников.

Впрочем, попытки Драгоманова распространить украинофильскую идеологию на Галицию оказались небезуспешны. Бывший ещё в 1870-х гг. членом москвофильских кружков Иван Франко увлёкся его идеями и стал важнейшим проводником идеологии русских украинофилов в Австро-Венгии. Этот талантливый и высокообразованный писатель и исследователь оказал огромное влияние на распространение украинского литературного языка в Галиции.

Украинофильство 1870–1880-х гг., после запретительных Валуевского циркуляра и Эмского указа, являло собой уже род национализма, и автономистские, а то и сепаратистские тенденции всё более давали себя знать. Это различие — между краевым культурным движением и движением уже политическим было осознано целым рядом русских мыслителей в первую четверть ХХ в. Приведу суждения Петра Струве из его статьи 1912 г.: «Тут ставится проблема создания из местного “быта” и “наречия” новой национальной и всеобъемлющей культуры, которая должна соперничать с культурой общерусской и вытеснять её с территории “этнографической” Украйны… Я не думаю, что это возможно. Я не думаю также, чтобы со стороны русской общественной мысли было правильно замалчивать истинное положение вещей… это таит под собой огромную культурную проблему, чреватую… величайшим и неслыханным расколом в русской нации, который явится… подлинным государственным и народным бедствием. Все наши “окраинные” вопросы окажутся совершенными пустяками в сравнении с такой перспективой “раздвоения” и — если за “малороссами” потянутся и “белорусы” — “растроения” русской культуры».

Примечательно подчёркивание ненародного характера этого движения, хотя и основанного на идее народности. Как написал тот же Струве, «украинскому движению в России интеллигентский характер присущ гораздо больше, чем всем другим общественным движениям». При этом надо отдавать себе отчёт, что украинофильство нигде не было преобладающим даже в интеллигентской среде. Это было увлечение небольшого круга людей на фоне общерусской традиции и общерусского патриотизма, причём как на Украине, так и в Галиции. В этом плане считать украинофилов основными представителями взглядов приднепровской или галицийской интеллигенции никак нельзя. И тем более нельзя таковыми считать ранних украинских националистов, то есть сторонников создания особой украинской нации со своим — отдельным от общерусского — национальным языком и государственностью.

Осознание русским обществом опасности перерастания украинофильства в украинский национализм было запоздалым и не замечающим факта появления рядом с нимнового идейного движения под тем же именем, представлявшего для общерусского культурного пространства гораздо большую опасность. Речь идёт об украинстве. 

Польское влияние

Если говорить об идеологии украинства, то невозможно обойти тему польского фактора в её формировании. Нередко можно услышать мнение, что поляки, собственно, и создали эту идеологию в своих политических целях. Это, конечно, не совсем так, однако польское влияние здесь действительно имело огромную роль. Само украинство было в значительной степени антипольским, но оно при этом как бы наследовало польскую опцию русской истории.

Корни украинской проблемы --в польской экспансии на Русской земле. В середине XIV в. король Польши Казимир III Великий захватил разорённую монголо-татарскими набегами Червонную Русь. На её территории было образовано Русское воеводство, которое стало быстро терять своё русское лицо, превратившись в объект активной польской колонизации, а центральный его город Львов стал похож на другие польские города. Те русские земли (княжества), которые объединились в XIII–XV вв. вокруг Литвы (обладавшие достаточно сильным войском, чтобы защищать их от ордынских набегов) также стали объектом ползучей колонизации польской шляхтой, по мере сближения двух государств. Огромную роль в этом смысле сыграла Ливонская война. Великое княжество Литовское, Русское и Жмудское было вынуждено войти в состав объединённого государства Речь Посполитая, перед тем смирившись с аннексией Польской короной тех своих южных владений, которые и составляют теперь центральную Украину (в отличие от оставшихся в составе Литвы земель будущей Белоруссии).

Активная политика Москвы по собиранию под её властью русских земель, начатая ещё в конце XV в., привела к необходимости идейного оформления польского господства над Западной Русью. Многие польские публицисты и историки второй половины XVI и первой половины XVII в. работали над тем, чтобы обосновать отличие народа Западной Руси от Восточной. Они изобрели теорию восточной границы Речи Посполитой как границы Европы и Азии (при том, что до конца XVI в. традиционно на картах Европы находилось место и Московскому княжеству), описывали чудовищно-варварский характер «Московии», её противоположность во всём польской высокой культуре с её зоной влияния. Жившие под властью Москвы русские назывались почти исключительно «московитами», «москалями», а имя русское было оставлено только для подконтрольной Западной Руси. Западная Русь почти полностью лишилась своей культурной элиты и имущественной знати — старая русская аристократия ополячилась, а в 1608 г. ушёл из жизни последний православный магнат — князь Константин Константинович Острожский. К середине XVII в. утвердилось обозначение всех земель, на которых преобладающее влияние получило казачество, как «украинных» земель, «Украины». Окончание войн, начатых восстанием Б. Хмельницкого, провело новую границу — между Правобережьем и Левобережьем. Через некоторое время на правом берегу Днепра снова и ещё надолго утвердилась польская власть и польская пропаганда.

В деле раскола Руси на Московскую и Польско-Литовскую огромную роль играла церковная политика. Произошло разделение Киевской митрополии в XV в. Одна из них имела центром своим Москву, а другая-- Вильно (нынешний Вильнюс). Последняя в 1596 г. пошла на унию с Римской церковью, перейдя из послушания Константинополю в послушание Риму и став фактически католической, но с элементами православной обрядности. Большинство православной иерархии тогда отказалось признавать акт Унии и смогло воссоздать православную митрополию в 1620 г. Как писали тогда деятели православного сопротивления, вся политика Рима была направлена на то, «чтобы на Руси не было Руси». После войн XVII в. Униатская церковь получила полное преобладание в оставшихся в составе Польши землях, искореняя в них дух Православия, понимавшегося тогда как «русская вера».

Празднование 4 ноября дня освобождения Москвы от поляков, узаконенное теперь в России, имеет тем больший смысл, что отмечает переломную точку в многовековом историческом процессе польской эспансии на Русь. Однако она не остановилась даже тогда, когда в конце XVIII в. государство Речь Посполитая было уничтожено, а западнорусские земли, за исключением Галиции, Буковины и Закарпатья, вошли в состав России. На них оставалась польская шляхта, которая уже привыкла считать их своими и вооружилась новой — националистической — идеологией. XIX век — время усиленной полонизации (ополячивания) западнорусских земель уже внутри Российской империи, в том числе и русского Киева.

Тогда же мысль польской интеллигенции снова работала над тем, как оторвать Западную Русь от России. Вначале разделение «узаконили» в сфере польского языка: этноним «ruski» («ruscy») остался для обозначения западнорусского населения, а «москалей» обозначили через слово «rosjanie», которое для поляка никак с Русью не ассоциировалось. Лидер первого польского антироссийского восстания Т. Костюшко известен и как автор одного из самых ранних открыто заявленных планов русского этноцида — он описывал способы окончательного ополячивания западнорусского населения.

Новое идейное настроение в польской интеллектуальной среде относительно Западной Руси блестяще сформулировал известный польский историк, религиозный мыслитель и общественный деятель ксёндз Валериан Калинка (1826–1886): «Край этот потерян для Польши, но надо сделать так, чтобы он был потерян и для России». Описанные им методы отрыва Западной Руси от России могут считаться одной из наиболее ранних и откровенных формулировок того, что несколько позже стало именоваться «украинством». Приведу цитату: «Исторический процесс, при Казимире начатый, а Ядвигой продвинутый, имевший результатом продвижение западной веры и цивилизации на двести миль на восток, на наших глазах проходит свой второй этап. Реакция Востока на Запад, начавшись с бунта Хмельницкого, постоянно усиливается и отбрасывает нас к средневековым пястовским границам; приговор ещё не произнесён, но дела обстоят очень плохо. Как защититься? Чем? Силы нет, о праве никто и не спрашивает... Раз уж этот пробуждающийся народ проснулся не в польских чувствах и сознании, то пусть останется при своих, но пусть они будут душой с Западом, а с Востоком только формой связаны. Русь — это страна и народ, от которого надо суметь отказаться ради того, чтобы его не утратить; пусть она будет собою и пусть будет католической в другом обряде, а тогда и Россия никогда не поднимется и к братским отношениям с Польшей вернётся. А если бы даже — предположим наихудшее — этому никогда не бывать, то и в таком случае лучше Русь самостоятельная, чем Русь российская;если Гриц не может быть моим, как говорится в известной поговорке, то пусть по меньшей мере не будет “ни мне, ни тебе”. А Галицкая Русь играет в этом деле наиважнейшую роль,.. так как она одна ещё имеет средство для спасения русских душ и сохранения своеобразия русской души — Унию. Наша же роль —не препятствовать национальным устремлениям и росту Руси, охранять её, даже помогать, потому что таким образом уймётся со временем и ненависть к Ляху…».

Как писал виднейший исследователь украинства Н.И. Ульянов, «поляки, в самом деле, по праву могут считаться отцами украинской доктрины», «поляки взяли на себя роль акушерки при родах украинского национализма и няньки при его воспитании», «весь фонд анекдотов, сарказмов, шуточек, легенд, антимосковских выдумок, которыми самостийничество пользуется и по сей день, — создан поляками».

Среди польских деятелей были и украинофилы. Один из виднейших представителей украинофильства польского происхождения — «хлопоман» Владимир Антонович. Такой выбор, связанный с определённым самоотречением от своей польской культуры и традиционного польского взгляда, был редкостью. Участие польских украинофилов в общем идейном движении способствовало усвоению им некоторых специфически польских понятий о русском пространстве. К примеру, уже у Драгоманова в его украиноязычных работах господствует различение великорусов и малорусов как «украинцев» и «россиян».

Целенаправленная работа по расколу русского народа стала осуществляться польскими интеллектуалами после неудавшихся восстаний 1831 и 1863 гг. Центром притяжения польских деятелей, бежавших после их поражения из России, был Львов — столица провинции Галиции (ставшей после разделов Речи Посполитой австрийской). Польский повстанческий генерал ЛюдвикМерославский писал: «Бросим пожар и бомбы за Днепр и Дон, в сердце России. Пускай уничтожат её. Раздуем ненависть и споры в русском народе. Русские будут рвать себя собственными когтями, и мы будем расти и крепнуть».

Огромную роль в формировании украинства (ещё в 1850-х гг.) сыграл поляк ФрантишекДухинский. Это был человек, одержимый ненавистью к России — в этом плане его образ мыслей был специфически польским: Россия виделась извечным агрессором, нападавшим на русские земли Польши и потому виновным в её печальной судьбе. Но для обоснования того, что эти земли именно польские и по праву должны принадлежать Польше, он создал особую расовую теорию и с помощью неё своеобразную концепцию общей истории.

В первую очередь он исходил из привычного для польской культуры представления, что вся Русь входила в состав Польши, а Московия к Руси исторически никакого отношения не имеет. В состав Руси, кстати, он включал не только Западную Русь, но и Литву и бывшие земли Великого Новгорода. «Органическое единство» поляков и «русских» он доказывал на основании общего имени «полян» у племён,.. «русские» понимались как региональная вариация польского народа. Немало сил было им потрачено на доказательство того, что и по языку, и по религии русские с поляками представляют одну общность.

Стремясь доказать этническую чуждость «москалей» и русских, он стал доказывать, что «москали» — вообще не славяне, а народ со смешанными кровями, среди которых преобладала финская, которая была также сильно разбавлена опять же туранским татаро-монгольским элементом. Более того, сами москали виделись как народ кочевой. Польско-русское противостояние он рассматривал как конфликт двух рас — земледельцев арийцев и кочевников туранцев. Естественная граница между туранцами и арийцами была обозначена по рекам Днепру, Двине и «речкам Финляндии». В этом плане днепровское Левобережье виделось всё же туранским. Понятно, что туранцами объявлялись и казаки, чья расовая близость с «москалями» и естественная для туранцев агрессивность и была причиной многих бед Польши. Московское царство, по утверждению Духинского, не является наследником Киевской Руси и никакого отношения к нему не имело. Россия правит Малороссией вследствие её завоевания, которое произошло в 1709 г. в результате Полтавской битвы. При этом он писал, что наименование «Россия» было украдено «москалями» у «русских», узурпировано при Петре I. Так же украден был и язык, который ему представлялся заимствованным и изрядно подпорченным церковнославянским.

Вся история русско-московских отношений описывалась лишь как история постоянной конфронтации. При этом сама эта конфронтация виделась священной борьбой европейской цивилизации христиан-арийцев с варварским туранским Востоком, с «поганской верой», а потому ей придавался мессианский смысл.

Идеи Духинского довольно быстро приобретали популярность, особенно в среде правобережного польского дворянства. Также Духинский старался максимально распространить эти идеи в украинофильской среде, активно публикуя свои статьи в соответствующих журналах. Вскоре эти идеи стали активно пропагандироваться и на Западе: уже в 1860-х гг. во Франции их отстаивал целый ряд известных учёных (Анри Мартен, Огюст Викенель, Казимир Делямар и др.). Позже они стали важнейшей основой для взгляда на русское пространство теоретиков немецкого нацизма. Тогда же «туранской природой» «москалей» нередко объясняли и «русский коммунизм». Но главное, труды Ф. Духинского — классика русофобской мысли, лёгшая в основу идеологии украинства. Духинский передал украинскому движению польскую опцию Руси в виде цельной теории. Её конкретные, весьма абсурдные черты могли быть потом отброшены, но сама опция сохранилась. Этому способствовала и вся польская интеллигенция, имевшая в XIX веке огромное влияние в интеллектуальном поле Юго-Западной Руси — как в российской, так и в австрийской её части. 

Украинство

Собственно украинство родилось из освоения его представителями польской опции Руси: отрицания общерусского самосознания и культуры, утверждения этнической разобщённости и исконной враждебности с «москалями», осознания принадлежности к польскому пространству «европейской культуре» и особой миссии «на Востоке» в борьбе с «московской азиатчиной». В отличие от украинофильства, имевшего избирательные основания местного патриотизма, украинство оказалось негативным ко всей местной русской истории и традиции: отрицая русскость, но претендуя на русское историческое пространство. Будучи оторванным от культурной традиции Юго-Западной Руси, украинство явилось своеобразной идеологией создания новой этнонациональной реальности. Юго-Западная Русь была лишь частью этно-культурного целого, но из неё решили сделать отдельную нацию. Главной помехой в этом деле оказалось само население, сохранявшее старое самосознание. Тогда главной идеей стало изменение населения: замена его самоназвания и исторической памяти.

Украинство основывалось на традиции украинофильства. Сам характер украинофильской идеологии с её казачьими корнями и антигородским «народническим» настроем придавал ей те черты, которыми потом смогло воспользоваться украинство. Украинофильство утверждало чуждость старой местной городской культуры на основе идеи народности, а украинство просто объявило её результатом русификации.

Для утверждения подобных идей очень значимым фактором оказалось административное способствование их распространению со стороны австрийской власти, получившей, ещё по первому разделу Речи Посполитой, всю Галичину. Вена с активностью подхватила польскую мысль о раздроблении русского народа. Ещё в революционный 1848 год губернатор Галиции граф Франц Стадион фон Вартгаузен произнёс перед русской депутацией галицийского сейма следующие, получившие широкую известность, слова: «Вы можете рассчитывать на поддержку правительства только в том случае, если захотите быть самостоятельным народом и откажетесь от национального единства с народом вне государства, именно в России, то есть если захотите быть рутенами, а не русскими. Вам не повредит, если примете новое название для того, чтобы отличаться от русских, живущих за пределами Австрии».

Идея использовать для обособления Западной Руси латиноязычное обозначение русских «Rutheni» была не нова, но всё же не прижилась. Равно как не была понята в западнорусском обществе более поздняя идея венских историков различать на письме московских русских как русских «с двумя “с”» и галицийских русских как русских «с одним “с”»: грамматические правила при написании формы прилагательного к слову «Русь» здесь ещё не устоялись, но этнического смысла им никто не придавал. Всю вторую половину XIX в. в Галиции происходил мощный процесс русского национального возрождения. Сильное культурное движение за возрождение русского облика Галиции, Буковины и Угорской Руси, за приобщение к общерусской культуре и использование русского литературного языка началось ещё в 1849 г. благодаря впечатлению от прохода российской армии ген. И.Ф. Паскевича через западнорусские земли (шла она на помощь Вене в деле подавления венгерского восстания). Движение это стало по-настоящему активным после публикации в журнале «Слово» за 1866 г. статьи, отстаивающей принадлежность местных русских к одному народу с русскими в России и проповедовавшей возврат к общерусскому единству. «Москвофильство», как было названо это течение австрийцами, представляло большую опасность для Вены, польский же взгляд на русские этнические различения оказался как нельзя кстати: он отрицал принадлежность местных русских к «московитам» и он же позволял создать идейные основы для дальнейшей экспансии на русские земли во время будущей войны. По настоящему Вена обернулась лицом к украинству только к 1890-м гг., когда будущая война с Россией становилась всё более зримой.

Датой первой публичной презентации украинства можно считать 25 ноября 1890 г., когда в сейме Галиции два русских депутата — Ю. Романчук (представитель «Русского клуба», состоявшего из 16 депутатов сейма) и А. Вахнянин — выступили с заявлением о том, что православно-униатское население Галицкой Руси, называющее себя русским, на самом деле не имеет ничего общего с русским народом, а является другим, ранее не замеченным народом — украинцами. Это было началом т.н. «Новой эры» в политической жизни Галиции. Уже в 1895 г. вместо прежней русской делегации в нём оказалась украинская.

Цель утверждения украинской идеологии была политическая: для австрийцев важно было лишить восточнославянское население Галиции общей идентичности с зарубежными русскими, чтобы задавить сепаратистские пророссийские настроения в крае; для поляков было важно утвердить жёсткую этническую и цивилизационную границу между польской Русью и Русью восточной, уничтожить саму идею общерусского единства как грозящую сломить польское господство на западнорусских землях.

Таким образом, задача украинства заключалась прежде всего в уничтожении общерусского самосознания. «Украинцы» и «москали» объявлялись совершенно разными народами, и утверждалось, что так было всегда. Более того, утверждалось, что эти народы исторически противостояли друг другу, и именно «москали» всегда были главными врагами украинцев. Само русское имя было отобрано у них москалями, а потому украинцы вынуждены его не употреблять, при этом не признавая русскими и москалей.

Подробную разработку истории на основании такой концепции осуществил Михаил Грушевский — действительно крупный и талантливый историк, много сделавший для изучения прошлого Западной Руси, но описывавший его в соответствии с идеями украинства. Не раз подмечаемая современниками его личная ненависть к России помогла ему быстро переключиться с украинофильских идей на новое украинство. Украинский народ в его работах был задолго до Киевской Руси. Он разработал теорию преемственности украинской государственности от Киевской Руси через Галицко-Волынское княжество, Великое княжество Литовское и до Гетманщины. При этом отношения с поверхностно славянизированными финскими племенами на востоке (москалями) он рассматривал как исторически конфликтные, и для более позднего времени находил немало украинско-московских войн. Так, только через составление новой, по сути фэнтезийной истории, можно было заретушировать отсутствие украинской этнической идентичности в прошлых столетиях. В 1894 г. во Львовском университете была открыта кафедра всеобщей истории со специальным обзором истории Восточной Европы, руководить которой был приглашён М. Грушевский. За двадцать лет этой деятельности (до Первой мировой войны) он сумел воспитать целую плеяду историков новой формации, ставших проводниками новой идеологии.

Через образовательные учреждения, Униатскаую церковь, газеты и т.д. в общество стала внедряться украинская идея. Решено было в принципе отказаться от употребления русского имени. «Примерно с 1900 года термины “Русь” и “Малороссия” подверглись явному гонению; их ещё трудно было вытравить окончательно, но все усилия направляются на то, чтобы заменить их “Украиной”»… Прежде русское общество стало делиться на два политических лагеря — русских (тех, кто продолжал придерживаться старого самосознания) и украинцев. Хотя и те, кто принял украинское имя, далеко не все были действительно украинствующими. И.И. Тёрох, крупный общественный деятель Галицкой Руси и известный мифолог, писал в своих воспоминаниях, что к началу войны из четырёх миллионов русских «русскими» продолжало себя считать около половины, а «из других двух миллионов галичан, называющих себя термином «украинцы», насильно внедряемым немцами, поляками и Ватиканом, нужно отнять порядочный миллион несознательных и малосознательных «украинцев», не фанатиков, которые, если им так скажут, будут называть себя опять русскими или русинами. Остаётся всего около полмиллиона «завзятущих» галичан, которые стремятся привить своё украинство (то есть ненависть к России и всему русскому) 35 миллионам русских людей Южной России и с помощью этой ненависти создать новый народ, литературный язык и государство».

В 1908 г. в газете «Галичанин», бывшей органом Русско-народной партии, в ответ на нападки украинофильской газеты «Діло» писалось: «“Діло” упрекает нас тоже между прочим, что мы с термином “русский” делаем какой-то “фокус-покус”. Покорнейше просим извинения, но если кто делает с термином “русский” фокус-покус — это решительно не мы. Мы никогда не употребляли другой термин, как только один и тот же самый, т.е. “русский”; этого термина придерживаемся ныне и за него сражаемся с врагами Руси. Но мы знаем кого-то другого, кто делает невероятные фокус-покусные прыжки с этим названием, употребляя термины: “рускій”, “руській”, “руський”, “украинско-рускій”, “українсько-руський”, “русько-український”, “украинскій”, “український” и т.д. в различных вариантах. “Діло” досматривается фокус-покуса в том, что мы употребляем для нашего народа такой самый термин “русский”, как и для “московского”. Да разве мы тому виноваты, что “москали” принадлежат к русскому народу, ровно как и мы? Пусть “Діло” упрекает историю, что она сделала такой неприятный для него фокус-покус, но не нас. Мы ведь не такие волшебники-чародеи, как украинцы и “Діло”. Они могут “начхать” и на историю, и на логику, и на всякие научные соображения и переделать все так, как им угодно. Одних назовут “москалями”, других “украинцами” и с русским народом вдруг сделался “фокус-покус”: все видели, что где-то был в истории какой-то русский народ, а тут вдруг на глазах целого мира этот народ по мановению украинского волшебного жезла куда-то бесследно пропал. Разве это не настоящий фокус-покус?»

И именно в этом смысле надо понимать, например, эпиграф-лозунг к программной книжке одного из основных деятелей политического украинства Н. Михновского «СамостійнаУкраїна» (1900): «Украина для украинцев!». То есть западнорусские земли должны быть переданы не местному автохтонному населению, а политическому движению украинства. Как писал об этом историк украинства А. Дикий: «Сепаратисты под словом “украинец” понимают только своих политических единомышленников; всех же остальных уроженцев Украины… которые стоят на позициях единства России и общерусской культуры, они презрительно называют “малороссами” и “несознательными”». Кстати, такое же восприятие украинства было со стороны его противников. Д. Марков, член Русского народного совета, депутат Львовского сейма с 1914 г., говорил в суде по обвинению его в «москвофильстве»: «Так как цель украинства негативна, именно разбитие единой национальной культуры русских племён, то я не считаю его культурным движением, я считаю его противным культуре, и уже по этим чисто культурным причинам не являюсь сторонником украинства».

Главная забота «самостийников» — доказать отличие украинца от русского, украинского языка от русского, украинской истории от русской и т.д. В Буковине примерно с 1911 г. от русских богословов, кончавших семинарию, стали требовать письменного обязательства: «Заявляю, что отрекаюсь от русской народности, что отныне не буду называть себя русским, лишь украинцем и только украинцем». Украинизация — это идеология отрицания русскости и уничтожения её везде — и в прошлом, и в настоящем, и на любых территориях, попытки сохранить русскую культуру Руси обозначаются как «русификация». Так, главной бедой древней Русской земли была объявлена «русификаторская политика Москвы».

Психологический смысл украинской русофобии прекрасно описывал Н.С. Трубецкой: «Эти же люди… постараются запретить украинцам знание русского литературного языка, чтение русских книг, знакомство с русской культурой. Но и этого окажется недостаточно: придется ещё внушить всему населению Украины острую и пламенную ненависть ко всему русскому и постоянно поддерживать эту ненависть всеми средствами школы, печати, литературы, искусства, хотя бы ценой лжи, клеветы, отказа от собственного исторического прошлого и попрания собственных национальных святынь. Ибо,..всегда останется возможность… (возврата) к общерусской культуре. Однако нетрудно понять, что украинская культура, создаваемая в только что описанной обстановке, будет из рук вон плоха. Она окажется не самоцелью, а лишь орудием политики, и притом плохой, злобно-шовинистической и задорно-крикливой политики. И главными двигателями этой культуры будут не настоящие творцы культурных ценностей, а маниакальные фанатики, политиканы, загипнотизированные навязчивыми идеями. Поэтому в этой культуре всё — наука, литература, искусство, философия и т. д., — не будет самоценно, а будет тенденциозно… Политиканам же нужно будет главным образом одно — как можно скорей создать свою украинскую культуру, все равно какую, только чтобы не была похожа на русскую».

А.И. Савенко ещё в 1919 г. писал: «Население Малороссии всегда определяло и определяет себя русским и к украинству, которое является не нацией, а политической партией, взращённой в Австрии и служащей видам австро-германской политики, относится явно отрицательно».Украинство направлено на изменение самосознания жителей этой части Руси, оно вовсе не актуализирует местные краевые особенности, оно строит параллельную им культурную общность — новую, искусственную нацию, имеющую конкретные политические цели своего существования.Виднейшие его деятели, встретившись под конец своей жизни с галицийскимукраинством, резко осудили его. Они были оппонентами уже Ф. Духинского и его сторонников. Н. Костомаров написал против него ряд специальных статей. Не раз очень негативно отзывался об этих идеях и Драгоманов. Ещё более резок был П. Кулиш, говоривший про «недолюдківнаціоналістівукраїнських». …о том новом народе, который стали создавать «украинцы»: «анти-народ». Очень негативно воспринял «Новую эру» и И. Франко, организовывавший тогда оппозиционное ей движение.

Если украинофилы были «народолюбцами» и их волновало развитие культурных начал украинного крестьянства, то теперь роль носителя национальных начал и творца украинской нации отводилась уже «активному меньшинству» националистов, которые призваны слепить из народа новую нацию. Эта новая «украинская интеллигенция» «стає до боротьби за свій народ, до боротьбикривавої і безпощадної. Вона виписує на свомупрапоріці слова: “Одна, єдина, нероздільна, вільна, самостійнаУкраїнавідКарпатів аж по Кавказ”». Наступило чёткое осознание того, что украинство — идеология определённой группы активных интеллектуалов и политиков. «Українство по природісвоїйєстьрухомверхів: активнихелементів, прибуваючих з Заходу і активнихелементів, щовиділяються з народніхмас… воноєстьрухомаристократичним: хотіннямпровідноїверстви, а не народніхмас».

Вацлав Липинский специально оговаривал опасность опоры на «народные массы», так как они являются частью «единого неделимого русского моря»: «Кожний, хтоукраїнствоопірає на народніхмасах —утопить себе і українство в єдинімнеділимімруськімморі, до якогомасанароднямалоруська по інерції…прямує.» …«Тількипідполітичними, а не під культурно-національнимичисоціальнимигаслами, можнавідМосквивідділитиКиїв і…перетворитималоруське племя в УкраїнськуНацію». Дмитрий Донцов даже сформулировал это в качестве лозунга «никогда народ!»: «Провансальці, демократи і прочінародолюбцівідповідали — завше народ! Ми відповідаємо — ніколи народ! Народ є длявсякоїідеї — чинникпасивний…» Вот это «большинство», которое самой своей культурой и самосознанием противоречило украинскому проекту, необходимо было изменить, перевоспитать, вырастив «новое племя» с помощью «примусовоїідеологіїсупротимас». Для этого оказывался нехорош даже такой радикальный представитель украинофильства, как М. Драгоманов: Д. Донцов называл его «татарськоюлюдиною», и призывал избавиться от «провинциализма» украинофилов, сменив «безхребетне “народолюбство” — ваґресивнийнаціоналізм».

Про талантливых земляков, не осознавших себя национально украинской интеллигенцией, Н. Михновский писал, что они «віддалисвій талант боговічужої, ворожої нам нації». «Московські Молох» «і так вжедоситьнапивсяукраїнськоїкрові й пожернайліпших, найморальньнішихсинівУкраїни». В вечной борьбе с Россией и есть украинский «колективнийідеал», «українськанаціональнаідея», украинцы должны искать союза и взаимопонимания со всеми теми государствами, «інтересиякихсуперечать в данухвилинуінтересамРосії».

Однако такая борьба для украинских националистов видится не только как внешняя, но и как внутренняя: за очищение Украины от всех, кто не разделяет их идеологии. «Усіх, хто… не за нас, той проти нас. Україна для українців, і доки хоч один ворог чужинець лишиться на нашійтериторії, ми не маємо права покластиоружжя», — писал Н. Михновский. Широко известны слова Ярослава Стецько: «Пусть две трети украинской территории будут уничтожены атомными бомбами, лишь бы на одной трети воцарилась украинская держава». Донцов утверждал культ фанатизма, нетерпимости, ненависти к врагам, идеал «нації, сповненоїнепохитної, фанатичноївіри в свою ідею». В этом плане украинство было очень близко к крайне-правым идеологиям своего времени. Однако, в отличие от них, оно не имело базы в реальных народных основаниях, а потому не могло эволюционировать в спокойный «банальный национализм»: фанатизм и культ борьбы — неизбежные свойства этой идеологии вплоть до наших дней.

«Мы живём в удивительное время, когда создаются искусственные государства, искусственные народы и искусственные языки», — говорил проф. П.Е. Казанский. И не стоит искусственным национальным формированиям приписывать естественное «краевое» происхождение. Мы имеем все основания указывать на «самую “интимную” тайну украинского сепаратизма, отличающую его от всех других подобных явлений, — на его искусственность, выдуманность».

Создание антинарода

По-настоящему зверскими методами стала проводиться украинизаторская политика во время Первой мировой войны. Вот как вспоминает это И.И. Тёрох: «В самом начале этой войны австрийские власти арестуют почти всю русскую интеллигенцию Галичины и тысячи передовых крестьян по спискам, вперёд заготовленным и переданным административным и военным властям украинофилами с благословения преусердного митрополита графа Шептыцкого и его епископов»; «В отместку за свои неудачи на русском фронте (в 1916 г.), улепётывающие австрийские войска убивают и вешают по деревням тысячи русских галицких крестьян. Австрийские солдаты носят в ранцах готовые петли и где попало: на деревьях, в хатах, в сараях, — вешают всех крестьян, на кого доносят украинофилы, за то, что они считают себя русскими. Галицкая Русь превратилась в исполинскую страшную Голгофу, усеялась тысячами виселиц, на которых мученически погибали русские люди только за то, что они не хотели переменить свое тысячелетнее название».

От былой политики русского этноцида австрийские власти перешли к геноциду русских. Была создана сеть концлагерей, главные из которых — Талергоф и Терезин. В них попадал каждый, продолжавший считать себя русским или посмевший остаться верным православию. Уничтожали даже детей. Называются разные цифры погибших, общее для них обозначение — несколько десятков тысяч.

И тем не менее даже после нескольких лет такой украинизации русское самосознание не было уничтожено в этих землях, ставших польскими после Первой Мировой войны. По переписи 1936 г. в Галиции русскими себя назвали 1 196 885 человек, а украинцами — 1 675 870 чел.

В то же время повышенное внимание к украинскому проекту стала проявлять Германия. Для неё этот проект был средством ослабления и России, и Польши. Ещё в июле 1917 г. канцлер Германии Георг Михаэлис говорил: «Мы должны быть очень осторожны, чтобы литература, с помощью которой мы хотим усилить процесс распада России, не достигла прямо противоположного результата… украинцы всё ещё отвергают идею полного отделения от России. Открытое вмешательство с нашей стороны в пользу независимости украинского государства, несомненно, может использоваться противником с целью разоблачения существующих националистических течений как созданных Германией». Настоящим апогеем развития украинского проекта можно считать планы Альфреда Розенберга по созданию на завоёванных восточных землях рейхскомиссариата Украина, который должен был бы включать в себя, помимо восточных земель межвоенной Польши и Советской Украины, также и Северный Кавказ, Воронеж, Поволжье с Саратовом, Сталинградом и Республикой поволжских немцев. Столицей всего этого формирования предполагалось сделать г. Ровно. И несмотря на то что эта Украина планировалась фактически без «украинцев», украинское движение мыслилось важнейшим средством к осуществлению этих замыслов.

Параллельно с этим украинизаторская политика проводилась в СССР большевиками. Именно большевики стали главной украинизирующей силой на южнорусских землях. Украинство оказалось очень полезной для них идеологией, помогающей провести в жизнь ленинский принцип национальной политики по «сдерживанию старшего брата», «великодержавный шовинизм» которого «в 1000 раз опаснее буржуазного национализма» других народов страны. Для защиты всех старых и новосозданных народов СССР, для защиты «российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника», были созданы национальные органы власти, широчайшие границы национальных республик и программы проведения активной политики «коренизации». «Восточные границы Украина получила легко, включив в свой состав обширные западные территории Войска Донского (Луганская и большая часть Донецкой областей). В результате проведения политики украинизации к 1929 г. свыше 80% образовательных школ, 55% школ ФЗО и 30% вузов вели обучение на украинском языке, а к 1931 году 90% газет и 85% журналов выходили на украинском. Л. Кучма в своей книге «Украина — не Россия» писал об этом: «При любом отношении к происходившему в 20-х гг. надо признать, что, если бы не проведённая в то время украинизация школы, нашей сегодняшней независимости, возможно, не было бы. Массовая украинская школа, пропустившая через себя десятки миллионов человек, оказалась, как выяснило время, самым важным и самым неразрушимым элементом украинского начала в Украине». Лаконично выразил суть этого явления Сашко Крищенко: «Украина родилась от совокупления коммунистов с националистами». Политика коренизации, будучи ослабленной к концу 1930-х гг., успела воспитать пару поколений, сильнейшим образом изменив самосознание, язык и мировосприятие обработанных ею людей.

Несмотря на то что с приходом к руководству республиканской партийной организацией Н.С. Хрущёва в 1938 г. принято связывать завершение политики коренизации, она во многом сохранялась. По-настоящему открыто она снова проявилась после окончания войны в политике Хрущёва по отношению к новым западным территориям УССР. Все те жители Галиции и Буковины, Волыни и Закарпатья, которые ещё перед войной сохраняли русское самосознание, теперь просто официально были объявлены украинцами и были вынуждены учить украинский литературный язык. Тотальное воздействие на самосознание жителей этих земель оказалось столь мощным и действенным, что удалось за одно поколение сделать то, что не удавалось прежде австриякам и полякам, — полностью истребить здесь русское самосознание и русскую культуру. Львов, когда-то русский (столица Русского воеводства с XIV по XVIII в.), а в последние столетия польско-еврейский город, в результате послевоенных перемещений населения на какое-то время снова заговорил по-русски, но уже вскоре стал одним из самых украиноязычных городов УССР.

Наиболее болезненно процесс украинизации проходил в Закарпатье — земле, с XIII в. оторванной от остальных русских территорий в составе Венгерского королевства. Процесс русского национального и православного возрождения в конце XIX — первой половине ХХ в. здесь был столь ярким и массовым, что старания австро-венгерских властей по их украинизации почти не дали результатов. После войны большая часть Карпатской Руси вошла в состав Чехословакии на правах автономии Подкарпатская Русь. В резолюции съезда Центральной Народной Русской рады в Ужгороде после принятия ею в мае 1919 г. решения о добровольном присоединении к Чехословакии было записано: «Жители нашего края составляют в национальном отношении часть великого русского народа… согласно с волею нашего народа заявляем, что единственно правильным названием нашего края является Карпатская Русь, нашего языка — русский, нашего народа — карпаторусский или просто русский… Во всех школах Рада требует русских учителей и русского книжного языка…»

На деле Прага не стала соблюдать международные договорённости по предоставлению Подкарпатской Руси прав автономной жизни, а взамен этого проводила активную политику денационализации русского населения, промежуточным этапом которой была украинизация. Велась борьба с русским литературным языком и русскими школами, которые все были закрыты. Расчёт был вполне точный: как говорил чешский министр образования ВавроШробар, «никто не согласился бы променять русский литературный язык на чешский или на словацкий. Но с украинским языком мы можем конкурировать».

Карл Крамарж, первый Президент Совмина Чехословакии, предупреждал в публичной речи: «Никогда мы не должны забывать, что Карпатская Русь является не только географическим, но и моральным мостом в Россию и по мере того как мы будем относиться к карпатороссам, так и другие русские будут судить о нас. …Мы обязаны этот полицейский режим, который сегодня… применяется, устранить!..» Призыв этот услышан не был.

В 1944 г., чтобы донести до руководства Союза стремления большинства русского народа Закарпатья, в Москву направилась делегация его представителей, которую возглавили крупнейший деятель православного возрождения в Подкарпатской Руси св. Алексий (Кабалюк) и проф. Пётр Линтур. В своём обращении к Сталину они писали: «Мы не хотим быть ни чехами, ни украинцами, мы хотим быть русскими и свою землю желаем видеть автономной, но в пределах Советской России», и подчёркивали, что «представители православных общин Карпатской Руси» (подавляющего большинства её населения на то время) «решительно против присоединения нашей территории к Украинской ССР». Но… Закарпатье было присоединено к УССР. Все закарпатцы, если они не словаки и не венгры, теперь по паспорту объявлялись украинцами, были украинизированы все русские школы, тысячи человек отправлены в концлагеря, где опять действовали специальные украинизаторскиепрограммамы перевоспитания. Слова Кабалюка из его обращения к Сталину: «Нашарусскость не моложе Карпат» — и по сей день являются лозунгом местного антиукраинского движения.

Проводивший всю эту политику Н. Хрущёв фактически воссоздал на Украине националистическую партократию, так как былое её поколение, проводившее коренизацию, было по большей части уничтожено во время сталинских чисток. В первую очередь он украинизировал почти все партийные и правительственные посты в УССР. Вытеснение русских с руководящих постов в вузах, научных, культурных учреждениях и промышленности, начатое при Хрущёве, было доведено до конца уже в брежневскую эпоху, при П. Шелесте и В. Щербицком. Украинство стало основой самосознания бюрократии УССР, её корпоративной идеологией.

Новые власти Украины, начиная с 1991 года, проводят политику украинизации с новой силой и в новых, идеальных для этого условиях: русский язык не имеет официального статуса, большую часть населения удалось уже приучить к мысли о том, что они — украинцы, а весь мир проявляет заинтересованность в такой политике.

Антирусская сущность украинства

Украинство отрицает русскость не только на той земле, которую очерчивает как свою —русскость отрицается тотально. Ведь, согласно этой идеологии, те, кто сейчас называет себя «русскими» — это либо русифицированные нерусские, либо москали, которые права именоваться русскими не имеют. Для обоснования этого тезиса используется весьма действенный миф о том, что исконное имя великороссов — «московиты», а русское имя они «украли» у украинцев. Украинцы же пользоваться этим именем не могут — оно у них «украдено», и им приходится использовать другое. При этом постоянно доказывается древнейшее происхождение украинского народа. Гениальная по простоте и абсурдности объяснительная схема: «раньше украинцы считали себя русскими, потому, что они ещё не знали, что они украинцы». «В их время украинское сознание ещё не пробудилось настолько, чтобы они считали себя украинцами».

Название книги Л. Кучмы — «Украина — не Россия» — идеально точная формулировка украинской идеи, именно в этом «не Россия» заключён национальный смысл, а отнюдь не в пестовании местного своеобразия.

Обоснованность украинской идеи не на любви к своему, а на ненависти получила и довольно яркие теоретические выражения. Вот, например, в 1912 г. М. Сриблянский писал: «Любишсвоюмову — ненавидь мову ворога. ВідродженнєУкраїни — сінонім ненависти до своєїжінкимосковки, до своїхдітейкацапчат, до своїхбратів і сестер — кацапів, до своїх батька й матерікацапів. ЛюбитиУкраїну — значить пожертвуватькацапськоюріднею… Ненависть такатворчастихія, яка нам уже дала незвичайнізразкипоезії, невмирущі, вічні».

Такая антирусская позиция имеет два следствия. Во-первых, по своему мироощущению «свідомий» украинец — это вечный боец, он должен ощущать себя в состоянии войны — ибо пока есть русскость — он чувствует свою уязвимость…всегда сохраняется возможность оптации к русской идентичности. Во-вторых, отрицание русскости идёт не только по линии противопоставления «я vs. москаль», но и как отрицание русскости в себе, в своих предках, в своём прошлом, стыдиться принадлежности к русскому народу, названий “Русь”, “русский”, отказываться от преданий истории, стирать с себя все общерусские своеобразные черты и стараться подделаться под областную и “украинскую” самобытность.

Некоторые исследователи отказываются видеть в украинстве род национализма. Н. Ульянов определял украинство как сепаратистскую, а не национальную идеологию, потому что «именно национальной базы не хватало украинскомусамостийничеству во все времена». Любым национализмом движет любовь к «своему». Украинским национализмом движет скорее ненависть к своему, к своей же русскости. Национализму самопознания украинская идеология противопоставляет национализм самоотречения, и в этом, наверное, суть уникальности украинства как явления в мировой истории. Культура, основанная на такой идеологии, замечательно описана у Н. Трубецкого: «В этой культуре демагогическое подчёркиванье некоторых отдельных, случайно выбранных и, в общем, малосущественных элементов простонародного быта будет сочетаться с практическим отрицанием самых глубинных основ этого быта, а механически перенятые и неуклюже применяемые “последние слова” европейской цивилизации будут жить бок о бок с признаками самой вопиющей провинциальной ветоши и культурной отсталости; и всё это — при внутренней духовной пустоте, прикрываемой кичливым самовосхвалением, крикливой рекламой, громкими фразами о национальной культуре, самобытности и проч.»

В XIX — начале XX в. украинский сепаратизм, «шёл не на гребне волны массового движения, а путём интриг и союза со всеми антидемократическими силами, будь то русский большевизм или австро-польский либо германский нацизмы». Чех К. Крамарж называл его «противоестественным». …«Украинская доктрина — типичная антисистема, нацеленная на… изменение окружающего мира... Она пробуждает в своих адептах стремление любой ценой вырваться из оков реальности, по сути, разрушая самих себя».

Маргиналия (пограничье)

Главная причина успеха украинизации в ХХ в. — бешеными темпами шедший процесс маргинализации: массовый переезд людей из деревни в город, мировые войны и голод, уничтожавшие огромную часть населения. Это способствовало созданию нового народа на основе беспамятной «людской массы», остатки самосознания из которой выбивали и системой образования, и административным нажимом, и пропагандой, и концлагерями.

Созданная ещё при самых началах этого процесса новая конфессия — униатство — идеально выражает собою эту маргинальную сущность. Гибрид двух ветвей христианствамог появиться только при полной потере связности обряда и догматики, при превращении его в формальность и забытьи сущностных основ учения — то есть в среде пограничья, когда традиционная привязанность к конфессии предков начинает противоречить «западной душе» недополяка. И совершенно прав Л. Кучма, подписавшийся под тем, что «Греко-католическая церковь является истовой хранительницей и проводником украинства, церковью-мученицей за украинство». И поэтому же столь трудно уживается с украинской идеологией традиционное православие — оно чуждо украинству по духу, оно опасно для украинства, оно блокирует процесс маргинализации и не даёт человеку стать полноценным украинцем. В этом смысле вполне можно говорить о православно-украинском конфликте. Украинство — идёт на смену русскости и православию и может сосуществовать с ними только в ситуации горячей или холодной войны.

Исторически экс-УССР не представляет собой обособленного единства. Культурных и исторических различий между Галицией и Слобожанщиной, Закарпатьем и Донбассом, Волынью и Новороссией гораздо больше, чем это возможно для современного унитарного государства. У всех этих земель был слишком разный опыт прошлого и слишком разное культурное развитие. Единственное, что их ещё хоть как-то объединяет, — маргинальный ( пограничный) характер украинской идеологии, её безразличие к историческим корням.

Единственный пласт традиционной культуры, который активно актуализирует украинство, создавая через него видимость своей историчности, — это архаичная деревенская культура. В XIX в. деревня жила по большому счёту так же, как и сотни лет назад. Это тот пласт народной культуры, в котором меньше всего отразилась история, русское прошлое. А потому его легко использовать для любого национального проекта, лишь бы он был славянским. Кроме того, наследие деревенской культуры довольно нейтрально к христианской конфессии, ведь оно сохраняет главным образом ещё дохристианские формы культуры.

При всём при этом украинство не ограничивает себя рамками современной Украины. Н. Михновский выкидывал лозунг «Украины от Карпат до Кавказа», отец украинской географии С. Рудницкий в своей «Короткой географии Украины» изображал будущую Украину на землях всей Южной России. Такие же карты, захватывающие Кавказ, приводил в своих работах М. Грушевский.

Русские корни украинства

Среди факторов, сыгравших решающую роль в становлении и победах украинства, есть и ещё несколько, которые можно назвать внутрирусскими. Именно при активной поддержке русских людей и сообществ украинская идея смогла взрасти на русской почве.

Первое и, возможно, главное: украинство — это западнический проект. Он порождён стремлением стать частью Запада через отказ от своих корней. Как писал Н.С. Трубецкой, «большинство образованных русских совершенно не желали быть “самими собой”, а хотели быть “настоящими европейцами”, и за то, что Россия… никак не могла стать настоящим европейским государством, многие из нас презирали свою “отсталую” родину». Интеллектуальная русофобия с XIX в. была и остаётся для нашего общества признаком человека трезво мыслящего, прогрессивно настроенного. Такой человек знает, в чём беды России, он знает, как сделать её «нормальной страной»… У него есть большой багаж моделей и принципов, он не похож на «мракобеса», вещающего об «особом пути России», копающегося в «непонятном и страшном» православии… Такими были наши западники, либералы и социалисты, такими были большевики, такими были многие «антисоветчики»-диссиденты, таковы в значительной мере и наши современные либералы.

Однако, помимо русского самоотрицания есть и то явление, которое я бы назвал, используя терминологию Ленина, «великорусским шовинизмом». Это — убеждённость многих великорусов в том, что русское — это только то, что соответствует культурным образцам среднерусского быта, среднерусской народной культуры. Это именно то, против чего так восставали украинофилы. Если москвич или нижегородец встречается с образцами культуры, происходящими с юго-западнорусских земель, но сильно отличающихся от привычных для него, он склонен отрицать их русскость. Слова М. Грушевского о том, что его землякам придётся отказаться от русского имени в пользу нового — украинского, потому что «москали» под «русским» желают понимать только свои региональные особенности, имеют, к сожалению, свои основания. Этот же подход проявляется и в области истории. Высокомерный отказ наследникам западнорусской культуры в Русском имени — сильнейший фактор уничтожения русского самосознания на территории Украины.

Этот «великорусский сепаратизм» является следствием слабости и самого русского самосознания. «Одни только великороссы отличаются каким-то параличом национальности», — писал М.О. Меньшиков. Русское самосознание аморфно, оно не наполнено определёнными образами границ русскости и не склонно к русской консолидации. Это же является, очевидно, причиной того, что русские до сих пор не выработали адекватного ответа на украинский проект и так и не создали собственно русского национального проекта. По сути, украинский проект по сей день является единственным национальным проектом для Юго-Западной Руси. 

Невыработанность русского национального проекта и соответствующей идеологии оставляет такого русского человека на Украине без выбора. При этом, становясь украинцем, русские подчас оказываются ещё более агрессивными к отверженной ими русскости, чем люди, выросшие в украинских «свідомих» семьях. И это же объясняет русскую апатию перед лицом украинского вызова. Украинский сепаратизм «возник и держится вот уже десятки лет по двум главным причинам: мы, русские, не даём ему надлежащего отпора, а он получает всемощную поддержку извне…»

«Отпор» с русской стороны может идти по двум путям. Во-первых, как открытая борьба с украинством — именно такую стихийную форму он часто принимает в наши дни в среде русских. Однако думается, что такаяконтрагрессия обречена на форму бессильной злобы, так как не имеет достаточных собственных оснований. Другой путь — работа с самой русскостью, лечение «русской болезни» — расширение русского образа в общественном сознании, представлений о русской истории в её не только восточной, но и западной части.

Ещё Н.В. Гоголем был предложен выход из тупика украинофильства: это освоение и развитие местной культурной специфики в общерусской культуре. И почти всё, что об Украине знают во всём мире, они знают именно благодаря Гоголю.С.Ю. Бендасюк в своей лекции 1938 г. для львовских студентов утверждал, что борьба с украинским сепаратизмом можетвестисьнашей русскостью и нашим ему противодействием. Развивая русскую культуру на нашей родной земле, мы тем самым одолеваем украинский и всякий сепаратизм без всякой с ним полемики и споров.

Восстановление полноценности русского самосознания тем более необходимо, что наша культура является плодом развития всех частей Руси. Эти выводы во многом подтверждают и филологические исследования. В «Истории русского литературного языка» Б.А. Успенский пишет о формах западнорусского литературного языка, появившихся в XVI в. и называвшихся тогда «простой мовой» (в противовес церковнославянскому языку). Большая часть церковных и культурных деятелей Великороссии конца XVII — начала XVIII в. были с Украины, а главное учебное заведение — московская Славяно-греко-латинская академия — была образована как своего рода филиал киевской и наполнялась первоначально её профессурой и выпускниками.

Эта укоренённость нашей культуры в западнорусской традиции, наравне с восточнорусской, обязывает нас считать малорусскую и галицко-волынскую (как и белорусскую) традиции для нас своими, и признавать соответственно права различных русских земель на собственную русскость, своё местное своеобразие в общерусской культуре.

При проведении переписи населения РФ 2002 г. было совершено такое нововведение в российскую «этническую процессуальность», как официальное признание возможности множественной идентичности по линии вертикальной групповой иерархии (суперэтнос — этнос — субэтнос). Такой тройственный подход к этничности встречается довольно часто, он же господствовал в общественной мысли России дореволюционного времени. Думается, что доведение до сознания граждан возможности тройной этносамоидентификации (суперэтнической — славянской, этнической — русской и субэтнической — великорусской, белорусской, малорусской, русинской, да и украинской, и т.д.) может стать основой для формирования новой этнополитической карты постсоветского пространства…

Литература:

Муретов Д.Д. Этюды о национализме. II. Великий и малый национализм // Нация и империя в русской мысли начала ХХ века / Сост. С. Сергеев. М., 2004.

Лосский Н.О. Украинский и белорусский сепаратизм // Грани. Frankfurt (Main), 1957, № 39.

[Кулиш П.] Повесть об украинском народе. СПб., 1846.

Киреевский И.В. Девятнадцатый век // Полн. cобр. соч.: В 2 т. М., 1861. Т. 1.

Закон Божий (Книга бытия украинского народа) // Костомаров Н.И. Скотский бунт. М., 2002.

Максимович М.А. Ответные письма к М.П. Погодину // Максимович М.А. Собрание сочинений. Т. III: Языкознание. История словесности. Киев, 1880.

Костомаров Н.И. Правда полякам о Руси (По поводу новой статьи в «RevueContemporaine») // Основа. 1861. № 10 (октябрь).

Он же. Две русские народности // Основа. 1861. № 3.

Он же. Задачи украинофильства // Вестник Европы. 1881. № 2 (февраль).

Он же. Украинофильство // Русская старина. 1881. № 2.

Он же. Две русские народности // Исторические монографии и исследования Николая Костомарова. Т. I. СПб., 1863.

Он же. Мысли южноруса. О преподавании на южнорусском языке // Основа. 1862. № 5.

Костомаров Н.И. Правда москвичам о Руси // Основа. 1861. №10 (октябрь).

Петрик М. [Драгоманов М.П.] Что такое украинофильство? // Русское богатство. 1881. № 11.

Куліш П.О. До М. Карачевської-Вовківни, 7 липня 1892 // Вибранілисти Пантелеймона Куліша, українськоюмовоюписані / Ред. ЮрійЛуцький. Нью-Йорк, Торонто, 1984.

Он же. Лист до М. Юзефовича. Стичня 19, 1857 // Вибранілисти Пантелеймона Куліша.

Кулиш П.А. Владимирия (1894) // Київськастаровина. 1998. № 1.

Куліш П.О. До С. Носа, 13 мая 1888 // Вибранілисти Пантелеймона Куліша.

Твори Пантелеймона Куліша. Львів, 1910.

Неменский О.Б. Национализм городской и сельский // Вопросы национализма. 2010. № 1.

Драгоманов М.П. Чудацькі думки про українськунаціональну справу // Драгоманов М.П. Вибране. К., 1991.

Драгоманов М.П. Украинщина или рутенщина? Другий лист до редакції «Друга» // Другъ (Львов), 1874–1875. См. также: Драгоманов М.П. Літературно-публіцистичніпраці. Т. І. К., 1970.

Ôтповедь на «второе письмо» г. Украинця (редакции «Друга») // Другї (Львов), 1874–1875.

Струве П.Б. Общерусская культура и украинский партикуляризм // Русская мысль. Кн. I. М., 1912. М. Т-овъ [М. Драгоманов]. Восточная политика Германии и обрусение // Вестник Европы. 1872, май.

Документы, объясняющие историю Западнорусского края и его отношения к России и к Польше / Сост. М.О. Коялович. СПб., 1865.

TarnowskiA. KsiądzW. Kalinka. Kraków, 1887.

Ульянов Н.И. Происхождение украинского сепаратизма. М., 1996.

Антонович В. Моя исповедь // Основа. 1862. № 1.

Щёголев С.Н. Украинское движение как современный этап южнорусского сепаратизма. Киев, 1912.

ZasadydziejówPolski i inhychkrajóws 2;owia 4;skich. P., 1858–1861; Tre"7;ćlekcyihistoryipolskiejwyk 2;adanychwPary&0;u.P., 1860; PologneetRuthénie. Origines slaves. P., 1861; Nécessité des réformesdansl’exposition de l’histoire des peuplesAryas-EuropéensetTourans. P., 1864; PeuplesAryasetTourans, agriculteurs et nomades. P. 1864.

НеменскийО.Б. ИсторияРусив «Палинодии» ЗахарииКопыстенскогои «Оборонеунии» ЛьваКревзы // УкраїнатаРосія: проблемиполітичнихісоціокультурнихвідносин / Підред. В.А. Смолія. Київ, 2003.

Неменский О.Б. Поляки и русские: народы разных времён и разных пространств // Вопросы национализма. 2010. № 3.

KalinkaW. GalicyaiKrakówpodpanowaniemAustryackiem. Kraków, 1898.

Тёрох И.И. Украинизация Галичины // Свободное слово Карпатской Руси, 1962. № 1–2.

Дикий А. Неизвращённая история Украины-Руси. Т. II. М., 2008.

Марков Д.А. Последнее слово перед австрийским военным судом. Львов, 1938.

Трубецкой Н.С. К украинской проблеме // Трубецкой Н.С. Наследие Чингисхана. М., 1999.

Савенко А.И. К вопросу о самоопределении населения Южной России // Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола / Сост. М. Смолин. М., 1998.

Н. Костомаров «Ответ на выходки газеты “Czas” и журнала “RevueContemporaine”» //Основа. 1861. № 2

Костомаров Н. Правда полякам о Руси (По поводу новой статьи в RevueContemporaine) // Основа. Южнорусский литературно-учёный вестник. 1861. № 10

Міхновський М.И. СамостійнаУкраїна. Київ, 2002. (Первоначальное издание:Львів, 1900).

Липинский В.К. Листидобратів-хліборобів про ідею і організаціюукраїнськогомонархізму (1919–1926) // Липинський В. Твори. Архів. Студії / За ред. Я. Пеленського. К., 1995.

Донцов Д. Націоналізм. Львів, 1926.

Донцов Д. Підставинашоїполітики. Відень, 1921.

Смолин М. «Украинский туман должен рассеяться, и Русское солнце взойдёт» // Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола...

Ваврик В.Р. Терезин и Талергоф. М., 2001.

Germany and the Revolution in Russia 1915–1918. Z.A.B. Zeman. N. Y., 1958. P. 65–67; цит. по: Смолин М. «Украинский туман…»

Ленин В.И. К вопросу о национальностях или об «автономизации» // Ленин В.И. Полн. собр. соч. Том 45. М., 1975.

Резников К. Украинцы и русские: идеология противостояния // Москва. 1996. № 4.

О. Субтельный «Украина. История» (Київ, 1993).

Кучма Л. Украина — не Россия. М., 2003.

Бондаренко К. Проект «Украина» // Internet.

Смолин М. История «украинского» сепаратизма после 1912 года и до середины ХХ столетия // Предисловие к: Щеголев С.Н. История «украинского» сепаратизма. М., 2004.

Памятная записка Центральной Русской Народной Рады, переданная д-ру Милану Ходже, председателю Совета министров Чехословацкой Республики 19 июля 1938 г. // Путями истории. Т. II. Нью-Йорк, 1979.

V. Nedzelnitsky. Summary of Carpatho-Russian History.Chicago, 1934.

Яворский В.Ю. Украина — Русская земля // Свободное слово Карпатской Руси. 1977. № 11–12. Грушевский М.С. Иллюстрированная история украинского народа. СПб., 1913.

Царинный А. Украинское движение. Краткий исторический очерк, преимущественно по личным воспоминаниям // Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола. М., 1998. Сріблянський М. Апотеозапримітивнійкультурі // Українська хата. 1912. №6.

Мончаловский О.А. Главные основы русской народности. Львов, 1904.

Новое время. 1911, октябрь. № 12804. Интервью.

Родин С. Отрекаясь от Русского имени. Украинская химера: Историческое расследование. М., 2006.

Трубецкой Н.С. Об истинном и ложном национализме // Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев. София, 1921.

Розанов В.В. Малороссы и великороссы (Новое время. 1902, 21 января. № 9297) // Нация и империя в русской мысли начала ХХ века / Сост. С. Сергеев. М., 2004.

Меньшиков М.О. Великорусская партия // Там же.

Линниченко И.А. Малорусский вопрос и автономия Малороссии. Открытое письмо профессору М.С. Грушевскому // Украинский сепаратизм в России. Идеология национального раскола...

Бендасюк С.Ю. Историческое развитие украинского сепаратизма. Доклад, прочитанный 12 декабря 1938 г. в Секции русских студентов во Львове. Львов, 1939.

Успенский Б.А. Краткий очерк истории русского литературного языка (XI–XIX вв.). М., 1994.

-----------  

Уважаемые читатели, сообщайте друзьям своим, размещайте ссылки на наше независимое издание в социальных сетях, на других интернет-ресурсах. Вместе мы -- сила! 

Новые музыкальные ролики, не вошедшие в раздел «Музыкальная шкатулка», вы можете отыскать на канале Youtube.com – «Дунайская волна» dunvolna.org

https://www.youtube.com/channel/UCvVnq57yoAzFACIA1X3a-2g/videos?shelf_id=0&view=0&sort=dd

Музыкальная шкатулка

Библиотека Статьи : История Литература : Главная :
Информационно-культурное электронное издание "Дунайская волна"© 2015  
Эл. почта: dunvolna@mail.ru